Я выступил не только в защиту украинского народа, я выступил ради моего достоинства — российский профессор
То, что сейчас происходит на юго-восточной границе Украины, это борьба не русского и украинского начал. Это даже не борьба Российской Федерации и Украинской Республики. Это борьба советского и не советского
Сейчас четвертая власть в Украине становится не только властью, но и очень ответственной силой. Поэтому на ней лежит огромная ответственность за то, как будет расти и развиваться душа украинского народа. С помощью средств массовой информации, помноженных, правда, на строение сердца русских людей, можно легко вызвать невероятно сильное чувство антагонизма, которое существует сейчас в России в отношении Украины.
Журналист должен быть крайне ответственным. Все, что он делает, действительно отзывается. Для него особо значимы евангельские слова: от слов своих или осудишься, или оправдаешься. Потому что наше слово, слово человека, публично говорящего или пишущего, многих или будит, или спасает.
Я выступил не только в защиту украинского народа, я выступил ради моего достоинства, что очень важно. И пострадал в первую очередь, возможно, потому, что не хотел, чтобы о нас — русских — судили слишком плохо.
Сейчас многие говорят о том, что Украина оказалась в геополитическом тупике, что она оказалась на разрыве между Европой и Россией.
Интересно, что даже наша официальная власть в последнее время изменила риторику. Если в момент занятия Крыма говорили о защите русских, то сейчас стали говорить в основном о защите интересов России. То есть произошло смещение с этнической в геополитическую плоскость. Причина этого ясна: очевидно, что никакого этнического конфликта между украинцами и русскими в Украине нет. Об этом же говорит триумфальное голосование на выборах президента Украины, причем речь вовсе не идет о великой славе вашего президента, речь идет о консолидации народа. Он консолидирован независимо от языка, территориальной привязанности. Именно поэтому акцент сместился с национальной в геополитическую плоскость.
Но геополитика — это вообще-то лженаука, а совсем не реальность. Наука — это повторяющийся, проверяемый фактами феномен. Геополитика появилась в конце XIX века, когда пытались полностью детерминировать всю жизнь человека, объяснить его инстинктами: экономическим (Маркс), половым (Фрейд), и политику пытались объяснить некой закономерностью местоположения той или иной страны. Но все это оказалось чепухой.
Во-первых, изменились технические средства ведения войны, возникла система массовых коммуникаций, и после 1945 года уже никто о геополитике серьезно не вспоминал.
Но вот в Восточной Европе, в России это вновь возродилось. Просто потому, что надо было восстановить идею органического противостояния России и Запада. Раньше это делали с помощью истмата. Говорили, что это пролетарские страны, страны строящегося социализма, они органически ненавидят капиталистические страны, и поэтому надо покончить с капитализмом. Теперь уже утверждать это глупо, никто этого не слушает, поэтому говорят о другом: что это вечное органическое противостояние. Именно об этом заявляет наш идеолог современной геополитики и евразийства Дугин: постоянно идет борьба за ресурсы, людей, власть над миром, и от этого никуда не деться. Но если бы это было так, то тогда оно бы существовало всегда. Тогда вечно можно было бы говорить о том, что Россия вечно противостоит окружающему миру, что, на мой взгляд, не соответствует действительности. Ведь тогда невозможно объяснить войну между болгарами и сербами, англичанами, французами и немцами — какая тут геополитика?
Главная моя тема — о противостоянии России и Запада, которое сейчас так драматически отразилось на Украине. Можно ли говорить о том, что это некая вечная геополитическая константа?
В обоих случаях этих войн применялись одни и те же приемы. Это страшная архаизация политической сферы, отказ от всех современных форм жизни. Скажем, при Николае I были закрыты снова границы, открытые при Александре I. Была объявлена жесточайшая цензура, довольно жестокие преследования за инакомыслие. Ссылали в армию на Кавказ, что было почти равносильно казни.
Успешная политика России оказывалась возможной только в системе европейских коалиций. Вспомним Северную войну, которая здесь хорошо известна Полтавской битвой: Россия выступает коалицией вместе с Пруссией, Данией и Польшей — против Швеции, Великобритании и Крымского ханства. Вспомним Священный союз, который создает Александр I во время заграничного похода 1813 года и в который первоначально входят Австрийская империя и Пруссия, впоследствии, после восстановления королевской власти, войдет Франция, и он был прообразом будущей европейской интеграции, потому что это был союз не против кого-то. Это был союз христианских государей всех конфессий за единство и мир в Европе. Тогда это не получилось, но сама идея союза Европы после страшной войны с Наполеоном, за мир, потому что нельзя было допустить новой войны, принесла огромный плод: сто лет, до 1914 года, Европа прожила без большой войны.
Александр III неосторожно сказал, что у России есть только два надежных союзника — это ее армия и флот. Но он пошел на союз с республиканской Францией и заложил начало Антанты. Потому что понимал, что без этого мир и безопасность России невозможны.
Для России это было важно еще и потому, что это стало культурным единением, а не только политическим. Она страшно отстала за период культурной изоляции, который начался после провозглашения автокефалии русской церкви в середине XV века и продолжился до середины XVI. Преодоление этой страшной отсталости всегда связывалось мыслящими политиками с соединением с Европой.
В XVII веке это было соединение с Украиной и Польшей, и апогея эта политика достигла при детях царя Алексея Михалыча — Федоре Алексеевиче и Софье Алексеевне. Потом это была политика соединения с германоязычными народами. Это политика Петра и после Петра. Потом, начиная с Елизаветы Петровны, это политика сближения с Францией и с романоязычными народами, и, наконец, Александр I — сближение со всей Европой. Это привело к тому, что в России сформировался в конечном счете культурный, европейски образованный круг, назовем это ведущий слой, совершенно европейский по образованию, культуре, языку.
Понятно, что это и Пушкин, и Гоголь, да и, собственно, ваш великий философ — мне очень приятно видеть на самой большой купюре украинских денег портрет философа Сковороды. Мало стран, в которых философ на первом месте — это много говорит о вашей стране.
Постепенно расширялся этот европейский культурный слой. Если в начале XIX века европейцами были, предположим, в Российской империи 1,5% населения, то к 1917 году это было 15–18%, это был большой слой разночинцев, людей, которые вышли из крестьян, мещан, но получили высшее образование благодаря реформам Александра II. Интеграция с Европой происходила и в экономической, и в промышленной сфере, банковской, инженерной, в первую очередь — образовательной сфере. Давайте представим на минуту: если бы Россия отгородилась от университетов и технологий Европы и стала бы сотрудничать в XIX веке только с Китаем, Персией и Османской империей — какой бы была сейчас Россия и Украина как тогда ее часть? Но выбор был совершенно иной, и он оказался верным.
Проблема в том, что вестернизация России, выбранная Петром и Екатериной, была неверна не в смысле направления, а в смысле внутреннего ресурса. Для того чтобы сделать из России мощную империю, надо было ее, как сказал Пушкин, вздернуть на дыбы. Это значит — выдавить из народа все соки. А все соки выдавливают только при рабстве. При Петре крестьянин всецело становится собственностью царя, а при Екатерине II — частной собственностью помещика. И именно Екатерина «славна» тем, что она распространила крепостную зависимость и на Украину. Как известно, украинское крестьянство добилось освобождения от крепостной зависимости от старой польско-украинской шляхты во время того самого восстания середины XVII века, которое так любят вспоминать в России, потому что оно ознаменовалось, в частности, Переяславской радой. А через 120 лет украинцы были вновь прикреплены к земле.
Именно крепостное право было внутренней бомбой, потому что это люди, не имевшие собственности, люди, которым специально не давали образования ради того, чтобы ими лучше владеть и управлять. Грамотность в России и Украине упала в XIX веке по сравнению с XV–XVI.
Все это привело к тому, что в России в начале XX века рос этот вестернизированный круг людей, эти 15–18%, а с другой стороны — огромное архаическое поле практически необразованных людей, которые не привыкли жить ответственной жизнью, которой жили люди Европы. Они не понимали, что это такое, они хотели жить по старине.
И они гениально воспользовались этой архаичной массой, предложив ей соблазнительные, но совершенно не реализуемые в принципе лозунги. Умный, даже мало-мальски образованный человек это бы понял. Но русское общество этого не поняло — не только потому, что было необразованно, но и потому, что произошло глубокое отчуждение русского общества от церкви. Потому что церковь всецело поддержала крепостное право. Нет ни одного выступления епископа против крепостного права. Активно верующие люди уходили из православной церкви в секты, потому что там они находили ответы на свои нравственные вопросы. Соответственно, большевики апеллировали к нерелигиозному народу — формально православному, но фактически нерелигиозному. Поэтому они нашли отзыв: грабь награбленное, отбирайте у помещиков землю. Где-то в Калмыкии не получилось, за что калмыков так возненавидел Ленин, и в итоге калмыки перешли на сторону Гитлера. Потому что калмыки, буддисты, сказали: как же можно брать собственность других людей? А русские пошли. Потому что идея собственности, десятой заповеди, была чужда нерелигиозному сознанию.
Ленин стремился поднять архаичный слой населения для того, чтобы захватить власть и использовать Россию как трамплин к мировой революции. Но тут залегла проблема. Во-первых, гражданская война во всех ее проявлениях. Это была борьба этих 15–18% сознательных людей за европейское будущее России, Украины, национальное будущее, если мы будем говорить, предположим, о Петлюре.
Но большинство победило. Потом это большинство очень быстро сожрало круг революционеров из образованного революционного сословия. И после этого Советский Союз стал стремиться на весь мир распространить эту идею всемирной пролетарской революции. Это была именно пролетарская революция, то есть власть низов общества — без культурной основы, моральных устоев. И впервые в истории Европы возникло общество, совершенно культурно чуждое Европе. Однако в этом проекте была заложена внутренняя несостоятельность. Уничтожение собственной культурной элиты, без которой нельзя развивать страну. Те, кто остались в России, оказались в оппозиции режиму, как Пастернак, Ахматова, Королев. А страна не может жить изолированно от мира. И поэтому Советский Союз оказался в состоянии растущей стагнации.
У большевиков не было ценностей, были только их интересы — власти, богатства, наслаждения. Если бы их ценностью был человек, разве Сталин пошел бы на Голодомор?
В самый трагичный момент, когда в результате своей провальной политики Советский Союз оказался в полной изоляции, западные демократы смотрели на него с ужасом. Гитлеровская Германия, Италия создали против него антикоминтерновский пакт. Сталин чувствовал, что один, а начинается война. Пакт Молотова-Риббентропа 1939 года, как бы мы его ни оценивали с точки зрения морали, — это тоже вхождение в международную коалицию. Сталин вместе в Германией и Италией делит мир. В 1941 году Гитлер нападает на Сталина, и тогда он переходит в другую коалицию — антигитлеровскую, и в результате она побеждает. Но после победы очень быстро стали отказываться от дальнейшего сотрудничества с союзниками. Потому что оно еще во время войны привело к невероятной конвергенции: очень многие из тех, кто познакомился с жизнью западных людей, особенно те, кто сражались вместе, сотрудничали с англичанами, американцами, французами, даже те, кто были забраны гитлеровцами и увезены на работы в Германию, — увидели другую жизнь. И они были очень опасны для Сталина.
Поэтому он вновь выстраивает железный занавес, отсекая Советский Союз и его новых сателлитов. Будучи совершенно безнравственной, советская власть построила послевоенный мир на принципе личного интереса, а не на принципе интереса всеобщего. После окончания Второй мировой войны на Западе, я имею в виду к Западу от Германии, и в Западной Германии, Италии, не был изменен ни один километр государственной границы. Ни в Англии, ни во Франции, ни в Бельгии не отобрали у Германии и Италии ее земель, только колонии Италии взяли под международную опеку в ООН. А на Востоке совсем другое — полный перекрой границ, перемещение огромных человеческих масс. Насильственное, часто жестоко насильственное, плюс репарация, вывоз культурных ценностей. То есть совершенно другая логика.
Это привело к двум разным политическим мирам. После войны на Западе стал строиться совершенно новый европейский мир. Это был не мир коалиций, одни против других, а единой Европы и единого Запада, включенного в НАТО. И победители, и побежденные включаются во все структуры Европы и западного мира на равных. Тем, кому хуже, больше помогают.
Постепенно в Европе образовалась атмосфера взаимного доверия. И война между Германией и Францией, которая в 30-е годы казалась неизбежной, уже в 60–70-е представлялась немыслимой. Силком в Европу никого не тянули, было условие: принятие демократических ценностей. Португалию приняли только после падения режима Франко, Грецию — после падения режима черных полковников.
Поэтому Германия не могла не пройти денацификацию. Это не была прихоть союзников, без тотальной, глубокой денацификации, когда школьников и студентов возят показать, что такое Дахау, Освенцим, Майданек, когда невозможно себе помыслить, чтобы нормальный человек сказал, что Гитлер мой любимый герой, и тем более, чтобы его статуя стояла в немецком или австрийском городе.
На Востоке было совершенно иное. Это был союз поневоле. Во-первых, он принес много слез — эти перемещения лиц, насилие, жестокость, которые были всюду, и над бывшими военнопленными, и над бывшими коллаборационистами из той же власовской армии. Никакого прощения, месть до последнего.
У большевиков не было равных союзников. Могли быть или враги, или вассалы. Вассалами были Венгрия, Чехия, Польша, а когда какая-то коммунистическая страна становилась достаточно сильной, как Югославия, Китай — она сразу считалась врагом, лютейшим западным врагом.
И вот тогда Советский Союз действительно был во вражде со всем миром, включая Китай и даже Югославию, он замкнулся в холодной войне против всего мира. И все это рухнуло по тем же причинам, о которых я говорил: Советский Союз бесконечно отстал экономически, дошел до того, что должен был покупать продукты питания во всем мире за нефть и золото.
В конце 70-х годов, осознавая, что все идет к концу, Андропов попытался сохранить систему. Он понимал, что надо чем-то подменить коммунистическую идеологию, и в КГБ разрабатывается идея русской националистической идеологии как альтернативы коммунизма. Это привело к удлинению агонии, к большим трагедиям. Андропов умер, очень мало побыв генеральным секретарем ЦК КПСС, а весной 1985 года приходит к власти Горбачев. Он был гениальным политиком, хотя тоже советский человек, не очень образованный. Он увидел путь спасения не в игре с идеологией, а в интеграции в мир, и дал Советскому Союзу стать частью Европы. Но Европа это оценила, а здесь его считают предателем за развал СССР.
Внутреннее перерождение — это долгий, трудный процесс. Процесс, в котором возможен рецидив, и постепенно этот рецидив произошел и в России, и в Украине: и у нас создались внешне, по одежке, демократические европейскообразные государства, а по сути восстановилось советское сообщество. Без внутренней свободы, циничное, корыстное, олигархические формы капитала, невероятная коррупция, презрение к реальным правам человека, человеческому достоинству.
И государства, которые жили так, все тянулись друг к другу и к таким же странам — Ирану, Китаю. Но в этой ситуации все же была одна новая тенденция. Хотя бы формально бывшие страны СССР открылись миру, Европе, все это привело к тому, что за эти 20 лет создалось новое общество, новый класс. Это молодежь. Произошло столкновение этого нового культурного слоя, 20–30–40-летних, которые стремятся жить иначе, и старого слоя. Это самое главное противостояние сегодняшнего дня. Нигде этот новый тренд не проявился так остро, как в вашей революции 2013–2014 годов.
То, что сейчас происходит на юго-восточной границе Украины, это борьба не русского и украинского начал. Это даже не борьба Российской Федерации и Украинской Республики. Это борьба советского и не советского.
Борьба идет не потому, что одни демоны, а другие ангелы. Нет, такие же люди, часто из одних и тех же семей. И речь идет в первую очередь не о борьбе с помощью оружия, а о борьбе с помощью слова. Потому что от плохого к хорошему рано или поздно перейдет любой человек. Надо только найти правильные слова, правильный язык — и на Донбассе, и в Крыму, и в России, и в Армении, и повсюду. Тогда пример Украины будет исключительно полезным, важным, значимым для всех нас.
